В издательстве «Никея» осенью вышла сказочная повесть для детей «Дождь». Книга моментально полюбилась читателям. Мы решили побеседовать с ее автором – Людмилой Дунаевой.
- Людмила, скажите, как можно высказать в детской литературе что-то серьезное и сокровенное?
А по-моему, только в детской и можно. Вот и Льюис (который Клайв Стейплз) очень хорошо сказал, что самый лучший способ поведать миру то, что ты хочешь, — это поведать в виде истории для детей. Просто – что считать серьёзным и сокровенным?
Во взрослой литературе, по моим крайне поверхностным наблюдениям (поэтому можно даже сказать ИМХО), серьёзным считается голая, жёсткая «правда жизни» (чем суровее, тем лучше), а сокровенным – выраженная в строках или между ними свежая и оригинальная мысль автора о том, что жизнь на самом деле штука очень жёсткая и суровая.
А мне кажется, что сокровенное – это то, что ты и сам не можешь ни понять, ни объяснить, перед чем просто стоишь с распахнутым ртом и слезами на глазах. А когда всё-таки попробуешь как-то рассказать, то обнаруживаешь, что «взрослый» стиль повествования с его глубоким анализом, проницательным взглядом, красивым образным языком… какие там ещё есть литературные добродетели?... всё здесь нет, не бессильно, а хуже - способно убить всю музыку на корню. И тогда с горя ты начинаешь плести какую-то чушь про эльфов, ручьи, закаты, розы, дальние холмы, про брошенных собак и грустных ангелов, просто чтобы не взорваться. Литературные критики, если тебе обломилось счастье попасть в поле их благосклонного зрения, торжественно причисляют тебя к сонму детских писателей, поскольку никакой голой жесткой правды в твоём произведении нет, а значит, это сказка.
Умные дяди не понимают, что сказка в литературе - это как на дороге знак «конец всех ограничений». Ведь сказка может быть действительно о чём угодно, от бабочки до Светопреставления, а вот самый уважаемый из взрослых жанров – роман – уже не может. И Льюис, хотя он тоже был умным дядей, это понимал…
- Как Вы передаете эмоциональное состояние героев?
В смысле, как угадываю? Психологи называют это «эмпатия», «вчувствование». Как-то само собой получается, если честно. Не знаю как. Я зато другое знаю: если ты перестаёшь чувствовать и начинаешь придумывать, то написанное придётся стирать.
А вообще, это не мной замечено: писатель ничего не может выдумать сам. Особенно героев. Они сами возникают и начинают действовать, нужно только не мешать. Они сами про себя всё расскажут – и как зовут, и откуда, и сколько им лет, и какие у них проблемы. Пока что мне удавалось угадывать правильно. Я на психологах проверяла. Вот, говорю, новая идея; жил-был пятилетний мальчик, и ему казалось, что… и так далее. А специалисты головой кивают: да, эти проблемы свойственны именно пятилетним. Откуда я узнала? У меня своих детей пока нет, а с чужими я не общаюсь…
Про символы и тайные смыслы – то же самое. Вот, например, «Дождь». Меня спрашивают, какой месседж я в нём зашифровала. А дело было так. У меня котик умер, Чоченька, любимый, ласковый зверик, он 12 лет прожил, из них 10 я его «тянула» на уколах. Вот я и написала, потому что это лучше, чем реветь носом к стенке. Потом показала знакомым психологам, как обычно делаю. А психологи мне: «О! Символы! Архетипы!» А я им: «Где?!» Тут-то мне и объяснили, что я имела в виду.
- Есть ли назидательность в детской повести «Дождь»?
А как же! Полно! Там просто куча ценных советов. Я вообще не знаю, как люди до сих пор без них жили. А я им наглядно объяснила, что махать хвостом далеко не всегда полезно, а спеша на помощь другу, надо обязательно смотреть под ноги…
Всё, сейчас серьёзно отвечу. Вообще-то желание поучать присуще незрелой личности. Я вне сомнения еще зрелой личностью не являюсь, но сознательное желание учить людей у меня уже как-то атрофировалось. Поэтому я бы заменила слово «назидательность» словами «авторская позиция». Авторская позиция есть в любой книге.
- Существуют признаки Вашего «фирменного» стиля Людмилы Дунаевой?
Вот сейчас Вы спросили и я наконец об этом подумала. И пришла к выводу, что, наверно, есть. Окинув мысленным взором всё своё пока ещё невеликое рукописное имущество, я внезапно обнаружила: батюшки, а у меня ведь все финалы открытые! Ну, разве что «Эльфрин» закончен более-менее как положено. А остальное – просто сплошь. Маленькая дочка одной моей подруги по прочтении «Дождя» долго уговаривала маму, что «там, наверно, ещё одна страничка потерялась!» И то, что я пишу сейчас, и то, что собираюсь писать дальше – везде одно и то же: «это присказка, пожди, сказка будет впереди». То есть, я благополучно пишу «предысторию», а главные события имеют начаться как раз после адреса типографии, где был отпечатан тираж, или ещё дальше. Хм, надо же, как любопытно…
- Как Вы сами бы определили свою профессию? Вы считаете себя писателем?
Я отвечу Вам так. Когда меня спрашивают, сколько страниц в день я пишу, я признаюсь, что иногда нисколько. В моём единственном дипломе написано, что я «Дирижёр академического хора». А дирижёры-хоровики это такие специальные ребята, которые ничего не знают, ничего не умеют, но всё могут. Один психолог сказал, что мой главный талант – это шило в одном месте. Я бы даже сказала, что их там не одно… Поэтому я еще и кукольных дел мастер. Работаю по уникальной технологии, между прочим! Силикон на мультипликационном каркасе, сама придумала! Потом, правда, оказалась, что японцы так уже несколько лет делают, вот облом…
- Вы всегда такая энергичная, жизнерадостная?
Нет, иногда мне удаётся вести себя прилично. В основном, когда я сплю… Я не знаю, как это объяснить, но у меня почти всегда такой вид, как будто у меня всё окей. Хотя в последнее время мой внешний вид всё чаще соответствует внутреннему состоянию, но раньше… Однажды мне показали, «что такое плохо» по-настоящему, без скидок на пол, возраст и прочие достоинства. Роулинг очень точно это описала, помните, про дементоров? «Потом я почувствовала такой ужас, словно вся радость покинула этот мир навсегда». Не печаль, не грусть, не горе – ужас! Мама Ро явно не выдумывала, такое невозможно выдумать, это личный опыт. Состояние перманентного ужаса бытия. Ужас, который колотит тебя изнутри с утра до ночи круглые сутки, из-за которого ты не можешь ни спать, ни есть, и тебе кажется, что ты минуты дольше не выдержишь. А вынужден в этом жить дни, недели, месяцы.
Вот, кстати, я наверно с тех пор не люблю пресловутую «взрослую» литературу. Которая про голую жесткую правду. Где персонажи героически тонут в море всемирной грязи и несправедливости. Не то чтобы не люблю - я её… не могу всерьёз воспринять. Когда читаешь очередного серьёзного дяденьку с печальными глазами премудрого учителя жизни, всегда невольно вспоминается Туве Янссон, помните, как Мумми-Тролли нашли театр. Там была одна героиня, которая мечтала, чтобы про неё говорили: «Взгляните на ту трагическую даму в красном бархате… это великая примадонна… видно, что она много страдала!»
Вы говорите, что я сейчас энергичная? Да просто я перестала бояться ошибок. До определенного момента я так боялась «выйти за рамки», сделать неверный шаг, что почти ничего не делала. Практически всё, что я написала – это уже «после». «До» я так старательно вычищала из своих текстов всё потенциально «опасное», «рискованное», что получалась… да ничего не получалось. Это всё равно что «Жизель» на костылях танцевать. Только и радости, что ногу не подвернёшь, вот только это не балет. Там, где есть страх, нет искусства…
У нас многие почему-то думают, что Бог карает за ошибки. Интересно, откуда мы это взяли? Бог прекрасно знает, что ошибка — это естественное состояние человека в его… естественном состоянии (встречайте: Людмила Дунаева, писатель). Так давайте жить радостно и без болезненных рефлексий. Бог карает не за ошибки, Бог карает за… я даже не знаю, за что. По-моему, он вообще не очень-то наказывает. Мы с этим и без Него справляемся. Вполне успешно, к сожалению…
Беседовала Елизавета Меркулова
интернет-портал для родителей
