Автор книги, практикующий семейный психолог Елена Попова, предлагает нам вместе поразмышлять о том, какими мы хотим видеть наших детей через 20–30 лет? К какому будущему мы их готовим?
Выдержать сильные чувства другого человека способен не каждый. Да и не принято у нас вы-держивать. В обществе принято чувства с-держивать, то есть прятать, не пускать наружу. Поэтому мы не умеем сами и не учим наших детей распознавать и контролировать чувства, чаще мы передаем опыт по их сдерживанию и отрицанию. Самый яркий пример: ребенок с плачем выходит из процедурного кабинета, а мама сообщает ему: «Нечего плакать, уже ничего не болит!» То есть мы учим ребенка не ориентироваться в указателях собственных чувств — радость, горе, обида, восторг, сожаление. Отучаем верить даже элементарным ощущениям — жара, холод, голод…
Получается как в известном анекдоте:
— Миша, домой!
— Я что, замерз?
— Нет, ты хочешь кушать!
Один из самых частых запросов в психотерапии от мам: «Хочу стать спокойной! Спокойно реагировать на детские истерики, быть ласковой, понимающей, поддерживающей». Некоторые женщины, обнаружив в себе зачатки агрессии, стараются избавиться от нее всеми доступными способами. Как будто какая-то поганка на лице выросла и всю красоту испортила. Они запихивают злость вглубь себя, повязывают ее бантиками хороших манер, игнорируют. Все это приводит к тому, что агрессия не поддается контролю. И либо приводит к перенапряжению, взрыву эмоций и скандалу, либо перерождается в сарказм, особенно губительный для детской психики, да и для взрослых такое общение токсично.
Я часто слышу, что скрывать отрицательные эмоции — это вредно, что нужно их проявлять. А как проявлять их в обществе, в котором есть строгий запрет на агрессию, сквернословие? И не просто запрет, а табу на уровне закона, на уровне административной и уголовной ответственности. Женщины в такой ситуации находят выход в слезах. Поплакала — и стало легче. Но слезы — это в данной ситуации суррогат, потому что они обозначают боль, обиду, страх. Агрессия — это не про слезы, это крик, действие, колоссальная энергия завоевания или вытеснения врага со своей территории.
Ну да ладно, слезы — это хоть какой-то сброс энергии. Для мужчин слезы менее доступны. И не потому, что представители сильного пола так воспитаны, просто их эмоциональная система по-другому работает. Из доступных средств у них остаются секс, спортзал, алкоголь, драка или хотя бы «наезд» на кого-нибудь. Этот сброс чаще направлен на того, кто точно не повысит уровень агрессии, то есть на заведомо слабого, кто не ответит. Потому что подсознательно человек желает избавиться от эмоции, которую не в силах в себе держать, а не повысить уровень напряжения.
Я не согласна с тем, что сдерживать эмоции вредно. Я считаю, что не понимать свои чувства и не различать эмоции — вот что по- настоящему вредно. Потому что если не понимаешь, злая ты или плакать хочешь, и почему сорвалась на ребенка за неубранную постель, — то кругом гадость вышла. Ребенок расстроен. Тебе стыдно. Эмоция выход не получила.
Нужно учиться различать свои эмоции. Как в процессе приготовления пищи: если ты не знаешь, какое мясо перед тобой лежит, то не можешь спрогнозировать время его приготовления, и ничего вкусного и полезного не получится. Так и с эмоциями. Если ты не понимаешь, что тебя злит, если ты не видишь, как эта эмоция в тебе рождается, то получаются несъедобные отношения. Такие, в которых каждый рискует получить психологическое «отравление».
Недавно на детско-родительском тренинге речь зашла о злости. Дети говорили с разной степенью откровенности, но достаточно честно озвучивали свои чувства по отношению к людям и событиям. Мамы боялись говорить о том, что они злятся на детей. Еще более удивительные разговоры иногда случаются в моем кабинете, когда женщина жалуется на мужа: на его невнимательность, грубость, холодность, отсутствие поддержки, а на мой вопрос «Злишься на него за это?» отвечают: «Нет». И я прямо вижу, что они не врут. Они действительно так глубоко запрятали свои чувства, как будто это опаснейшая тайна и если кто-то вдруг о ней узнает, даже
она сама, то все — мир рухнет. Ну, как минимум ее семья. И даже если они сознаются, что злятся, то очень страдают от того, что позволили себе испытывать эти чувства.
Это происходит от того, что женщины чаще, чем мужчины, ставят знак равенства между «злюсь» и «надо срочно исправить». В тебе или во мне. Невозможно жить рядом с человеком, на которого злишься. Одновременно они не умеют исследовать эту эмоцию, работать с ней, как с лакмусовой бумажкой. Определять расстояние, степень близости, время нахождения рядом с человеком или
ситуацией, которая вызывает злость. Не могут оценить, как влияют жизненные события, люди, самочувствие и другие факторы на то, сколько злости ты испытываешь. Не пытаются узнать, для чего у нас возникла та или иная эмоция, что она нам дает. Что ты защищаешь такого ценного в себе. Это приводит к тому, что человек накладывает внутри себя запрет на использование отрицательных эмоций. Однако вместе со злостью часто уходит и радость. Это такой неизбежный побочный эффект.
И все это происходит не на пустом месте. Мы пытаемся соответствовать запросам современного общества, которое утверждает, что агрессия — это пережиток первобытности и абсолютно неприемлемая категория эмоционального проявления человека. Отрицая и не желая признавать в себе присутствие агрессии, мы отказываемся от своего мнения, своих границ, мы становимся неспособными не только излечить нанесенные нам травмы, но даже и распознать их не
можем.
И снова — история.
Про феномен осуждения отрицательных эмоций. Место действия — детский сад. Во время большой диагностической программы изучения готовности к школе я использовала тест тревожности. Детям показывают картинки из жизни девочки или мальчика. Лицо персонажа при этом не прорисовано. Некоторые из картинок с пояснениями, например: «Здесь мама, папа и мальчик стоят. Мальчик веселый или грустный?» Среди изображений были картинки-маркеры, на которых большой и маленький мальчик тянут машинку в разные стороны. Нужно было ответить, маленький мальчик веселый или грустный. Затем большой ребенок замахивается на маленького табуреткой — и тот же вопрос без подсказок.
Многие дети отвечали, что маленький мальчик веселый. Я задумалась: может быть, сюжет непонятен или эмоциональный интеллект не развит? Переспрашиваю:
— Расскажи, что происходит на картинке и почему ребенок веселый.
Ответы заставили меня задуматься надолго.
— Потому что надо делиться!
— Это такая игра! И все будет хорошо!
То есть с эмоциональным интеллектом у детей все в порядке, они прекрасно понимают, что сейчас все не хорошо. Но мальчик все равно веселый.
Я уже описывала этот тест, но тогда я только начинала и не задавала детям подробных вопросов. А в этот раз мне было важно понять, отчего так происходит. И я стала расспрашивать ребят. Стоит оговориться, что дети дошкольного возраста всегда ассоциируют себя с главным героем сюжета. Будь то сказка или картинка. То есть ребенок понимает, что ситуация плохая, опасная, но адекватных эмоций страха или злости не испытывает. Эмоции подавлены. А если нет адекватных эмоций, то нет и адекватных действий.
В результате я выяснила, что плачут и грустят только плохие дети. С такими никто не хочет дружить, с ними не встанут в пару и не поделятся домашними игрушками.
И если вам покажется, что такое эмоциональное извращение — это результат работы воспитателей, прочитайте вторую историю.
Первая младшая группа. Дети от полутора до двух лет, многие не умеют разговаривать. Осень — значит, малыши только-только начали адаптироваться к новой жизни: дети пришли в сад и знакомятся с правилами.
На прогулку первую младшую одевает весь свободный персонал. Воспитатели, логопед, музыкальный руководитель на пару с физруком. Соответственно, я тоже в этом муравейнике. Шум, суета. Из одевателей только воспитатель и нянечка группы знают, где чей шкафчик. Маленький голубоглазый Глебушка, которому только исполнилось полтора года, терпеливо сидит в ожидании своих штанишек. В какой-то момент ожидание становится невыносимым, и он начинает горько плакать. Я одеваю Оленьку и вижу краем глаза, как к Глебу решительно направляется самый говорящий и самостоятельный Никита. В руках он несет колготки.
— Невероятно! — только и успеваю восхититься такой отзывчивостью.
Никита решительно подходит к Глебу и начинает его этими колготками бить.
— Зачем? — возмущаюсь я, не придумав ничего умнее и едва успев перехватить руку горепомощника.
— Потому что он плачет! — уверенный в своей правоте, отвечает Никита.
Понимаете, его уже научили, что слезы — это повод для мести. Потому что это даже не наказание. Наказание от слова «наказ», оно должно чему-то научить, дать знание, как надо делать, как все в этом мире устроено, по каким принципам и правилам. А здесь — какой навык усвоен ребенком? Если тебе больно, грустно, страшно и ты проявил это честно и искренне, естественным для тебя способом, — то тебя можно колготками по лицу.
И, конечно же, эти ситуации говорят о том, что родители не умеют выдерживать сильные чувства своих детей. Скрывать свои подлинные эмоции стало таким же привычным делом, как надевать платье перед выходом из дома. Ходить с торчащими во все стороны эмоциями — все равно что ходить непричесанным. Если ты взрослый, то, может быть, на тебя будут коситься, может, вежливо поинтересуются, что случилось, может, покрутят пальцем у виска за спиной. Если же ты ребенок — то все вокруг будут стараться тебя причесать или как минимум сделать замечание. Даже самые вежливые. Не тебе, так твоей маме.
Когда мы готовимся стать родителями, мы понимаем, что этот путь не усыпан розами. Мы готовы к испытаниям, бессонным ночам, слезам и даже подростковому кризису. Мы готовимся защищать наших детей от опасностей, не спать ночей, мазать им коленки зеленкой одной рукой и утирать слезы другой. Однако в наших мечтах не предполагается, что ребенок во время утешительно-восстановительных процедур будет отбрыкиваться, валяться по земле и, может, даже обвинять нас в бесчеловечном отношении к людям в его лице. И в слезах кричать: «Уйди», «Ты злая», «Отстань», «Достала». Я привожу примеры высказываний не подростков, а детей от трех лет.
Родители воспринимают такие выпады очень болезненно, чаще всего боятся потерять любовь своих детей, чувствуют беспомощность («Я что-то неправильно делаю!»), пугаются, что воспитали черствых и безразличных детей. Это как раз те самые сильные эмоции, которые переполняют вашего ребенка, это крик о помощи, который в переводе мог бы звучать примерно так: «Мама, мне так плохо (страшно, больно, обидно) и этих чувств так много, что они не помещаются во мне, помоги мне разделить их, помоги пережить и прожить, будь, пожалуйста, сильной, будь тем человеком, который не испугается, не бросит меня наедине с этим затопившим меня горем. Не отмахнется от меня со словами „прекрати сейчас же“ или „вот успокоишься, тогда и приходи, а сейчас — марш в свою комнату, и дверь за собой закрой“».
Отрывок из книги Елены Поповой «Укутанной детство. Не прячьте детей от жизни»
интернет-портал для родителей
