В детстве, в этот день все было не так, как обычно. Все казалось сказочным, таинственным, незнакомым... Преображение нашей квартиры начиналось после обеда, когда отец открывал балкон и – о, чудо! – доставал оттуда настоящую елку. Он бережно вносил ее в комнату, связанную, похожую на закрытый зонт, и по всей квартире тут же распространялся запах хвои и мороза. Затем с елки аккуратно снимали веревки, ставили ее в специальный треножник и пододвигали под него ведро с водой. После этого родители отправлялись вздремнуть, а я оставалась наедине со сказочным деревом, медленно расправляющим свои широкие зеленые лапы и как будто оглядывающим дом, в который оно попало. Конечно, я сгорала от желания скорее приняться за новогодние украшения и недоумевала, как можно спать в такой момент. Не вытерпев, прокрадывалась на цыпочках к родительской спальне, ненавязчиво гремела посудой на кухне, почти случайно что-то роняла в комнате и наконец-то добивалась своего – они просыпались, невероятно медленно пили чай и шли доставать с антресолей коробки с елочными игрушками. Ох, до чего же было здорово открывать эти ветхие коробки! Заглядывать под пожелтевшую от времени вату и натыкаться на старых, полузабытых друзей! У каждого из нас были свои любимцы – папе больше всего нравились шары, мама со всеми предосторожностями извлекала из упаковки крохотного хрупкого деда-морозика, пришедшего на эту елку из ее собственного детства, я же обожала старинные невесомые игрушки из тонкого стекла, особенно двух нахохлившихся цыплят – желтого и белого. Желтый со временем, кстати, стал главным фаворитом – упав с елки, он лишился своего хвостика и занял особое место в моем сердце.
Елка наряжалась по всем правилам. Вначале главная роль отводилась отцу – он водружал на еще неодетое деревце головной убор, остроконечную витую верхушку, опутывал ее ствол и ветви разноцветными огоньками и развешивал свои любимые шары. Далее за дело брались мы с мамой, бурно споря по поводу того, какие игрушки куда следует вешать. После этого, оставшиеся новогодние украшения и праздничные гирлянды развешивались по всей квартире. Затем родители удалялись готовить праздничные угощения, а я деловито перевешивала по своему вкусу те игрушки, до которых могла дотянуться, и добавляла в елочное убранство последний штрих – переливчатый блеск «дождика» и мишуры. А потом... Потом я начинала ждать Деда Мороза.
Пожалуй, эти томительные часы ожидания были для меня самыми любимыми во всем празднике. Потому что пока я сидела одна в темной комнате под таинственно мерцающей елкой, мне казалось, будто я слышу, как вокруг меня начинает твориться волшебство. Я не очень-то задумывалась над тем, как Дед Мороз успевает ровно в полночь положить подарки одновременно под все елки и почему его никогда не видно, равно, как и над тем, кем ему все же приходится Снегурочка и кто ее родители... Я просто верила и была счастлива.
Во многом эта целительная вера в сказку сохранялась благодаря моим родителям и хитроумным ухищрениям, на которые они пускались. Так, например, каждый Новый год папа вешал на люстру самый большой елочный колокольчик. После этого, меня на минуту отвлекали, и в самый неожиданный момент раздавался нежный звон, означающий, что пришел Дед Мороз. Я стремглав неслась в комнату и, конечно же, никого не заставала, зато под елкой, где еще минуту назад ничего не было – я же проверяла! – уже лежали подарки.
Теперь-то, сама став мамой, я понимаю, как много возможностей для маскировки дает многослойная вата, изображающая снег, свисающая скатерть, покрывающая табуретку, на которой стоит елка, массивные кресла, поставленные рядом... И, конечно же, я тоже стараюсь подарить своему ребенку эту веру в чудо и сохранить ее как можно дольше. Для чего? Может быть, чтобы найти какой-нибудь противовес бесконечным родительским страшилкам про плохих дядей, опасные улицы, страшных собак, вредных мальчишек... Или чтобы детство моей дочки хоть чем-то отличалось от всей последующей взрослой жизни. Или чтобы таким образом сделать ее чуточку добрей, нежнее, чувствительней.
Как вы уже, наверняка, догадались, я за веру в волшебство. Или хотя бы в Деда Мороза. Потому что изо дня в день я твержу ребенку, пытающемуся пристроить к себе винт от игрушечного вертолетика и полететь на крышу, как Карлсон, что это бывает только в сказках. И на облаках летают только в сказках. И зверюшки разговаривают тоже только в сказках. И волшебных палочек на самом деле не бывает. И цветик-семицветик нельзя вырастить на подоконнике... А что же тогда бывает? Что, вообще, можно в этой скучной реальной жизни? Слушаться родителей, есть завтрак, обед, ужин, гулять на площадке и вовремя ложиться спать? Маловато будет. Поэтому-то я и беру на себя смелость объявить ребенку, что Дед Мороз действительно существует! Что он живет далеко-далеко, где лежат сугробы, свистят метели и не бывает лета. Оттуда он целый год внимательно наблюдает, как себя ведут все детишки на свете. А потом он слушает, что они хотят получить на Новый Год и старается выполнить их пожелания, конечно, если они не безобразничают и не заказывают ну очень огромные подарки (последнее я произносила, чтобы хоть как-то обезопасить себя от мечты размером с игрушечный домик, живой лошадки, семейства Барби и детского мотоцикла сразу).
Понятное дело, трудится Дед Мороз не один. Ему помогают и снеговики, и пингвины, и белые медведи. И те Морозы и Снегурочки, что стоят в магазинах, в витринах – это тоже его помощники.
Какие еще чудеса бывают? Ну, например, игрушки – они же, на самом деле, настоящие. Они могут радоваться, грустить, даже говорить. Взрослые их уже не слышат, потому что выросли и забыли этот язык, а дети слышат и понимают. А как шумит ветер? Он же тоже разговаривает. И вода, и часы, и поскрипывающая мебель. А рождение детей? Вот уж поистине самое настоящее чудо! Ведь новый человек появляется на свет потому, что двое других людей, его папа и мама, любят друг друга. А еще звезды зажигаются на небе как ночнички, чтобы всем детишкам на свете спокойнее спалось. А в каждой капельке росы, хрустальной бусинкой висящей на травинке, живет крохотный эльф. Увидеть его нельзя, зато можно заметить, как он пускает солнечные зайчики, отчего вся его капелька начинает переливаться...
Возможно, кто-то не согласится со мной и скажет, что я зря забиваю голову ребенку всякой ерундой. Что, постоянно обитая в сказке, общаясь с эльфами и волшебниками, он не сможет существовать в жестоком реальном мире. Что, став взрослее и расставшись с иллюзиями, он почувствует себя потерянным и опустошенным. Ну, и так далее. Но знаете, со мной, воспитанной на сказках, часть которых рассказывали мои родители, а часть придумывала я сама, ничего подобного не произошло. Постоянно изобретая воображаемых товарищей – Питера Пэна, Маленькую Разбойницу, Прекрасного Принца – я никогда не испытывала недостатка в друзьях настоящих. А перестав верить в сказки, я начала верить во взрослые чудеса – в любовь, в семью, в себя, наконец. И до сих пор, как бы странно это не прозвучало, уже зная, что такое смерть близких, перевидав немало трагедий, столкнувшись с жестокостью, грубостью, цинизмом и даже примерив их на себя, я вспоминаю сказки из моего детства и... мне становится легче...
Я хорошо помню, как папа рассказывал мне, что в каждом светящемся вечером окошке живет гномик. И какого цвета свет в этом окошке, такой на гномике колпачок и вся его одежка. Гномики вместе со мной ужинали, купались и ложились спать под разноцветные одеяльца, а я чувствовала, что живу в волшебной стране, и совершенно не боялась темноты. Или как бабушка уверяла меня, что собаки не просто лают, а здороваются со мной – с тех пор я совершенно их не боюсь. И, в конце концов, разве не замечательные детские сказки с непременными чудесами научили нас, что «мы в ответе за тех, кого приручили», что нужно быть стойким, как оловянный солдатик, верным, как Герда, прямодушным, как маленький мальчик в «Новом платье короля»? Не из них ли мы узнали, что неприятности – «это пустяки, дело житейское» и что добро всегда побеждает зло?