Не в силе бог, но в правде! Продолжение

Продолжение. Начало здесь

800 лет святому Александру Невскому

Господин Великий Новгород

Богат и славен господин Вели­кий Новгород! Широко раскинулся он вдоль берегов величавого и нето­ропливого Волхова: на левой сторо­не — зубчатые стены новгородского Кремля, а за ними, увенчанные зо­лотыми крестами, высятся наряд­ные и тяжелые шапки пяти куполов соборного храма Софии Премудро­сти Божьей — главной святыни Ве­ликого Новгорода.

Обширны владения новгород­ские! На восток до Торжка, на запад до Финского залива, до реки Наро­вы, Чудского и Псковских озер, до самых границ ливонской земли, на юг до Великих Лук и на север до Ла­дожского и Онежских озер длится и длится земля новгородская.

Бревенчатые дома новгородских купцов — словно княжьи терема. Вода к ним по отводным деревян­ным желобам подается, а окна отсве­чивают на солнце стеклом и слюдой. Улицы и дворы замощены деревом,

так что пыли и грязи не видать. Во­круг тяжелых толстостенных церк­вей — шумные торги. Чего-чего, а шумных торжищ Новгороду не занимать! По праву Новгород име­нуется самым торговым городом Руси. Знатные богатства текут сюда неоскудевающей рекой. У пяти вы­молов — новгородских пристаней Ивановского, Будятина, Матфеева, Немецкого и Гаральдова — качают­ся на темных речных волнах Волхо­ва русские ладьи, шведские шнеки, немецкие суда.

В городе много церквей и собо­ров — к югу от Ярославова двори­ща — древний Готский двор с соб­ственной остроглавой церковью, будто царапающей заостренным коготком небеса с вечным требова­нием ко Всемогущему — дай, дай! А к востоку от храма Николы виден Немецкий двор с церковью Петра. У норвежцев-же свой деревянный храм — святого Олафа.

Основательную приземистую церковь Ивана-на-Опоках облюбо­вали новгородские купцы, без кото­рых ни одно дело в Новгороде не делается. В храме том куп­цы поместили проверочные образцы меры и веса: «ло­коть иванский» — для из­мерения сукон, «гривенка рублевая» — для взвеши­вания драгоценных каме­ний, серебра и золота.

Более всего Великий Новгород дорожит своей вольностью. Новгород — государство самостоя­тельное, не то, что иные пределы русской земли. Правительство новгородское избирается народным вече. На этих вече Великий Новгород тво­рит свой суд, приглашая и изгоняя князей, избирая самых достойных духовных пастырей. Правда, вече становится часто бурной сходкой с кровопролитием и грабежами. Только вмешательство новгород­ского владыки может утихомирить буйство враждующих сторон.

И все же без княжеской власти Новгород обойтись не мог. Если князь, избранный и принятый Нов­городом, полюбится горожанам, примет их новгородские порядки, он смело может рассчитывать на на­родную преданность и благосклон­ность. Но беда в том, что ужиться любому князю с новгородцами весьма непросто. Не даром еще князь Святослав говорил новго­родским послам, просившим у него помощи: «Да кто к вам пойдет?» И, в самом деле, более пяти лет редкий князь правил землей новго­родской. Слишком ревниво опекал Великий Новгород свою вольность.

Дерзки и кичливы новгородские жители. Не однажды громили они на священных берегах Псковского, Чудского и Ильменя озера, Шелони и Волхова иноземных захватчиков, из века в век искавших здесь новых земель и богатств. Прогонят их, на­мнут бока, они какое-то время не лезут, а потом забывают про позор свой и раны и вновь, глядишь, идут сюда, грозя разбоем и пожарами.

Но грянул век, когда на Великий Новгород чуть не каждый год стали нападать соседние государства. То Литва пустошит новгородские селе­ния, то немецкие рыцари.

— Уж ты приди к нам, князь Ярослав Всеволодович, со своей дружиной, проучи захватчиков, — смирялись на время новгородцы.

Князь Ярослав приходил, учил врагов, но всякий раз уходил, гнева­ясь на непослушание вольных жи­телей княжеской воле.

В 1228 году Ярослав Всеволодо­вич в очередной раз покинул Новго­род, оставив за стенами Кремля сы­новей Федора и Александра. И как только уехал князь, мрачные облака заволокли небеса и полили беско­нечные дожди — с самого Успенье­ва дня до зимнего Николы. Нельзя было ни сенокос окончить, ни хлеба убрать с полей.

Новгородцы, вместо того, чтобы покаяться, снять с себя Божий гнев, стали искать виноватых. В то время духовным владыкой в Новгороде был архиепископ Арсений, на чьем избрании настоял Ярослав Всево­лодович.

— Владыка Арсений во всем ви­новат! Из-за него стоит ненастье! — волновалось бурное вече.

Толпа бросилась во двор архи­епископа. Кроткий Арсений едва успел скрыться в храме святой Софии. Но его оттуда вытащили и принялись избивать — владыка едва спасся от смерти.

Весь город поднялся на ноги. Сторонники Ярослава приготови­лись к смерти. И вдруг под самый Николин день, 6 декабря, река сло­мала Волховский мост и затопи­ла город, предотвратив тем самым страшную резню.

...Пролетит два года и юным князьям доведется увидеть в Нов­городе еще одно народное бедствие. В 1230 году ранний мороз побил в новгородской области все озимые посевы, вызвав страшный голод. Не­счастные новгородцы сначала ели

мох, липовую кору и желуди, а потом принялись за конину, собак и кошек. Люди обращались в голодных зве­рей, обезумев от голода и отчаяния, поедали человеческие трупы...

— Зачем Ярослав уехал из горо­да? — снова волновалось вече. — Не хочет ли он вконец погубить Вели­кий Новгород? Не он ли произвел у нас голод? Поищем себе другого князя!

К счастью, Ярослав поспешно вернулся, наказал подстрекателей. А вскоре из-за моря пришли в Нов­город и корабли с мукою, житом и хлебом.

Что пережили и передумали за все это время юные князья, Федор и Александр? Жаль им было новго­родцев, особливо бедный люд, кото­рый часто оказывался обыкновен­ной игрушкой в руках своевольной знати. Купцы да бояре всякий раз свои личные интересы и честолю­бивые замыслы ставили выше блага народного. Многие из мятежников, ненавидя крепкую власть Ярослава Всеволодовича, подались к закля­тым врагам Великого Новгорода — немцам, и вместе с ними стали напа­дать на новгородские земли.

Однако весной 1234 года вновь новгородцы со слезами и клятвами верности окликнули в свои земли князя Ярослава Всеволодовича. Тут уж просьба жителей была почти единодушной — немецкие рыцари вторглись в новгородские земли, и Литва пожгла старинную Русу.

— Вместе пойдем, — сказал Ярослав сыновьям. — Я дам вам своих воинов. Берегите их, и они бу­дут вашей главной опорой.

— У меня тоже воины есть! Вот они: Гаврила, Ратмир, Михей!

— Знаю их отцов, добрые боя­ре! — похвалил отец Александра. — в битвах меня не раз выручали. Теперь их сыновья станут во главе твоих дружин.

Войско Ярослава перво-на­перво хорошенько наподдало ли­товцам, чтобы впредь грабежами не промышляли. А затем вытурило рыцарей из пределов новгород­ских и для пущей острастки оса­дило город Дерпт, бывший Юрьев. Рыцарский магистр, которому и в страшном сне не могло подоб­ное присниться, взмолился о мире, пообещав все, что только Ярослав захочет.

Князя Ярослава и сыновей его встречали в Новгороде после та­ких побед как народных героев и освободителей — всем миром да с колокольным звоном!

Спокойно прокняжив в Нов­городе почти два года, Ярослав отправился в Киев, а за стенами Кремля вместо себя оставил Алек­сандра. Да-да, именно Александра, ибо старший Федор внезапно забо­лел и в шестнадцать лет отпустил свою душу на волю.

Татары

В древности все племена, оби­тавшие к северу от Китая, называ­лись одним словом «татары». На востоке Великой степи, что воль­готно раскинулась посредине Евра­зийского континента, с давних пор селились кочевые народы гуннов, тюрок и монголов. Трудно сыскать для степняков более пригодного ме­ста для кочевья. Подножного корма для животных даже зимой здесь в достатке: стоит лишь разгрести неглубокий снег, а под ним — ще­тинится всюду сухая трава. Ну а где скоту сытно живется, там и люди процветают.

В середине XII века в монголь­ских степях в семье знатного воина Есугея родился на свет сын, кото­рому было суждено объединить все степные народы. В детстве его зва­ли Тэмуджином. А в двадцать один год соплеменники уже называли его уважительно Чингисом, что значит «полноправный».

Чингисхан создавал военное государство, под страхом смерти сплачивая разрозненных степня­ков. Великая Яса — непреложный свод законов, составленный Чин­гисханом и его нойонами (главами примкнувших войск), карающая не только предателей, но и блудников, воров, чародеев.

Монгольский воин — вынослив и неприхотлив, чуть ли не с рожде­ния умел ездить верхом и стрелять из лука. Мясо животных кочевник клал коню под седло, чтобы и сы­рое оно было податливым для его хищных зубов. А если есть нечего — вспарывал конскую жилу и высасы­вал из нее кровь, утоляя бешеный голод.

— Какое благо выше всех на зем­ле? — спрашивал воинственных вельмож Чингисхан.

— Горячий конь, несущий всад­ника навстречу врагу, — ответил один.

— Острая стрела, летящая в цель, — проговорил другой.

— Мудрый хан, который умеет управлять тысячами подчинен­ных, — проговорил третий...

— Все не то, — поморщился Чин­гисхан. — Счастливее всех тот, кто гонит перед собой разбитых врагов, грабит их имущество, скачет на ко­нях побежденных, любуется слеза­ми близких им людей, и наслажда­ется их женами и дочерями...

В 1211 году войска Чингисхана ринулись в Китай и вскоре заняли Пекин. Затем настал черед Средней Азии... Уже к 1221 году к империи монголов силой присоединили Бу­хару, Самарканд, Хорезм, северный Иран, южный Афганистан, Хора­сан...

Цветущие города кочевники превращали в пустыни...

Русская земля в грозном 1223 году в первый раз услышала о монголах. Князь Мстислав Га­лицкий испытал силу татарскую на берегах реки Калки и бежал с поля боя, погубив войско и лучших своих богатырей.

В то время казалось — сама при­рода предрекала страшные беды. На западе появилась комета величины необыкновенной, с копьевидным хво­стом, обращенным на юго-восток. В то же лето нагрянула необыкновенная засуха: горели леса и болота. Густые облака дыма застилали солнце. Мгла тяготила воздух, и птицы, к удивле­нию народа, замертво падали на зем­лю. В Клещине озере страх на людей наводило чудовище, хвостом перево­рачивающее лодки рыбаков и истош­ным криком хохочущее по ночам.

В 1223 году татары лишь задели краешек русской земли, обильно оро­сив его славянской кровью. А спустя четырнадцать лет, несметная сила та­тарская, ведомая внуком Чингиса, ха­ном Батыем, докатилась до Рязани...

Сокрушив рязанского князя и его дружину, татары хлынули в городские ворота. Несколько дней продолжалось страшное избиение рязанских жителей. Город превра­тился в пустынное кладбище. Ни младенца, ни старца в живых не осталось. Звери и птицы терзали тела убиенных воевод и витязей. Все до единого жителя старинной Рязани, от пахаря до князя, испили из чаши смертной...

Вслед за Рязанью настал черед суздальской земли. Великий князь Георгий Всеволодович выехал из Владимира, надеясь собрать войска для защиты стольного града. Но та­тары не шли, а летели как птицы.

3 февраля тьмы монгольских всадников обступили Владимир- на-Клязьме. А еще через четыре дня вломились в город. Епископ Митро­фан, супруга Великого князя с доче­рью, снохами, боярынями заперлась в соборном храме. Татары вломились в древний Успенский собор, вынесли из него все золото и серебро, а затем натаскали дров и подожгли.

Разорив суздальскую землю, та­тары двинулись к Великому Новго­роду, где княжил тогда Александр, сын Ярослава. Молодой князь, ко­торому в ту пору было восемнад­цать лет, спешно начал собирать во­йско, чтобы выйти навстречу врагу.

Но Божья рука остановила не­сметные полчища восточных варва­ров в каких-то ста верстах от горо­да. Дойдя до Игнача креста, Батый, видно, испугавшись весенних реч­ных разливов, вдруг повелел пол­кам поворачивать на юг, в сторону древнего Киева.

— Под счастливой звездой ты родился, князь! — сдержанно лико­вали новгородцы...

В Киеве и в окрестных с ним го­родах княжил Михаил, сын Всево­лода Ольговича. Понимал Михаил, что идти на татар с малой дружи­ной — все равно, что медведю гро­зить хворостиною. Укрепив город, князь с небольшим отрядом вы­ехал из Киева в соседнюю Венгрию, звать короля Белу на совместный бой против кочевников. Но ушел от короля ни с чем. Темнил, темнил король: ни да, ни нет. Только время зря тянул. Видимо, втайне надеялся Бела, что Батый не дерзнет идти за Карпатские горы. А что Русь по­страдает, так в том держава венгер­ская только выиграет...

Ни церквей, ни высоких палат княжеских, только головешки да развалины оставил от древнего Ки­ева огненный дракон, слетевший на Русь. Словно траву, посекли и поре­зали варвары киевлян. На радостях разрушили Десятинную церковь, разворовали святыни Печерской обители... Даже древних могил не пощадили: ногами крошили княже­ские кости.

— Прежде Русь была непо­бедимой! — печалился князь Ярослав. — А как начали князья ссориться друг с другом, так все пошло прахом. Все стали поврозь, каждый сам по себе. Свое в них затмило общее...

Мужественно перенеся известие о гибели старшего брата Георгия Всеволодовича, Ярослав поспешил во Владимир, чтобы занять Велико­княжеский престол, ободрить уце­левший народ.

Некогда красой города были Золотые ворота — высокая арка с тяжелыми дубовыми створами, покрытыми позолоченной медью и надвратным храмом Положения риз Пресвятой Богородицы... Те­перь с Золотых ворот содрана дра­гоценная медь, рядом зияет пролом в крепостной стене... Окна в бре­венчатых домах вместо стекол за­тянуты бычьим пузырем или зако­лочены деревом. Ярослав, приехав к развалинам и трупам, не впал в от­чаяние — собирал тех, кто прятался в дремучих лесах, хоронил убиен­ных, отстраивал сгоревшие храмы и селения.

И все же Великий князь, хотя и пребывал во Владимире, мыслен­но то и дело оказывался в Новгоро­де, где княжил нынче молодой сын его Александр.

— Не было прежде покоя на Новгородской земле, а теперь о нем и вовсе забыть придется. Словно коршуны, увидев кровавую добычу, встрепенутся со всех сторон рус­ские вороги, — размышлял Ярос­лав. — Одна надежда — Александр.

Наперекор врагу

Не может считаться воин на­стоящим мужчиной, ежели он не женат. Подоспело время и князю Александру позаботиться о достой­ной супруге и грядущем потомстве.

— Мне и отец советует женить­ся, — отвечал Ярославич новго­родским боярам, когда они завели с ним этот разговор. — У половец­кого князя Брячислава подрастает дочь — и хороша, и умна. Ее бы взял я в жены...

К невесте послали сватов. Через неделю-другую снова нагрянули бояре в княжеский терем.

— Невеста, Александра Бря­числавовна, согласна! Будем играть свадьбу.

В городе Торопце в 1239 году венчался князь Александр со своей юною супругой. По обы­чаю тех дальних времен, моло­дые постились перед свадьбой, а в самый день ее — исповеда­лись, испросив прежде роди­тельского благословения.

«Не прошу я, батюшка,

Ни злата, ни серебра.

Прошу я, батюшка,

Благословенья твоего».

Неторопливо ступая по до­рогим тканями и коврам, усти­лающими путь к храму, моло­дые поднялись к церковному порогу. Священнослужители кропили путь святой водою. А княжеские стражники строго наблюдали, что бы кто-нибудь не перешел новобрачным дороги.

В самом деле, хороша была со­бою княжна Александра Брячис­лавовна! Темные волосы ее перед венчанием в торопецкой церкви не заплели в косу — тяжелым, свер­кающим потоком они спадали на хрупкие плечи половецкой княжны.

— Глаз от них не отвести! — лю­бовались женихом и невестой нов­городские жители. — Потомство княжеское должно быть знатным.

При входе в Георгиевский храм молодых осыпали хмелем...

Епископ Смоленский Мерку­рий в нарядной фелони из небесно- лазурной ткани взял в руки золотые венцы.

— Венчается раб Божий Алек­сандр рабе Божией Александре, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь...

Над головой жениха родствен­ный князь Борис Всеволодович, свидетель брачного Таинства, удер­жал тяжелый венец.

— Венчается раба Божия Алек­сандра рабу Божию Александру во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь...

Александра стояла ни жива ни мертва. Едва заметная улыбка кос­нулась ее губ, когда припомнила она, как вчера епископ во время об­ручения надел жениху на краешек мизинца ее златое колечко. А ее обручал серебряным перстнем, да он так велик оказался, что налез сразу на два пальца — на безымянный и мизинец.

Тут запели «Отче наш»... Вла­дыка благословил общей чашею, прочел молитву и стал подавать пить — жениху невесте — жени­ху, который с третьего раза до­пил чашу их жизни до дна. Затем венчаемых трижды повели вокруг аналоя...

После Таинства Александр остался в церкви, а свахи отвели молодую невесту в притвор — сняли с головы ее девичий убор и, разделив волосы надвое, за­плели в две косы, которыми окружили голову. На невесту надели кокошник с белоснеж­ной фатой и, взявши под руки, подвели к молодому князю.

До утра носить невесте косу. По обычаю, на второй день свадьбы, под громкий плач и рыдания молодой половец­кой княжны, свахи отрезали девичью косу.

И грянул свадебный пир! Наперекор всем врагам рус­ской земли...

Молодых усадили в углу под иконами за дубовым столом, по­крытым белоснежными скатер­тями и знатными яствами.

— Отведайте, князь и кня­гиня, хлебный каравай! Как две половины единого креста, как вода и мука в душистом праздничном хлебе, так обе ваши души отныне в одну соединились.

Чинно шло столованье, строго блюлся установленный свадебный порядок.

Три дня длилось в Торопце свет­лое пиршество. Три дня длилось оно в Великом Новгороде. И не из- за любви князя к веселым пирам, а только ради желания поделиться своею радостью с любимым народом.

«Не в силе Бог, но в правде!"

Пока татары разоряли и грабили южные русские города, шведский король Эрик Картавый созвал знат­ных вельмож:

— Медлить нынче нельзя — вся Русь разорена варварами. Видно, Бог наказал схизматиков за то, что не признают власти папы римского! У русских князей не осталось во­инов, мы легко завоюем их земли!

И отправил король в поход сво­их рыцарей, ведомых знаменитым воином Биргером. Этот Биргер из рода Фольконунгов — самого могу­щественного в древние времена — был женат на сестре короля и за его бездетностью сам рассчитывал занять шведский престол. Вместе с воинами плыли в новгородские земли западные священники, наде­ясь при счастливом исходе битвы перекрестить завоеванный право­славный народ в католическую веру.

С пением священных гимнов и псалмов, с крестами во главе, во­инственные шведы сошли на рус­скую землю в устье извилистой реки Ижоры, берущей начало в Гатчин­ских озерах. Видно, прежде здесь было большое селение, и корабли из северных морей останавливались в этом месте для перегрузки това­ров, чтобы через Ладожское озеро идти далее на Волхов, к Новгороду...

— Выходи против меня, если мо­жешь сопротивляться! Я уже здесь и топчу твою землю, — отправил горделивый Биргер письмо Алек­сандру.

Надменный вызов не смутил юного героя. Точно на турок или на каких-нибудь язычников идут шведы, прикрывая свою алчность знаменем служения Богу. Наверня­ка, многие из них сами не веруют в правоту своего дела, а нечистая со­весть — неверный союзник.

— Ждать помощи неоткуда. Земля Русская задыхается под тя­гостным ярмом. Один Новгород остался нетронутым. Сами пойдем на битву! Ударим на врага и, упо­вая на Святую Троицу, сокрушим его! — так говорил на военном сове­те князь Александр.

Тяжелый колокол звонил не переставая. И прямо от вечевой площади мужи новгородские стано­вились в строй: кузнецы, кожемяки, плотники, пахари, каменщики. Уже к полудню войско было готово к по­ходу. Ожидали князя.

Александр тем временем молил­ся в соборном храме Святой Софии. Упав на колени пред алтарем, где на аналое почивали крест и грамоты Ярослава Мудрого, он взмолился:

— Боже хвальный и праведный! Боже великий и крепкий! Боже превечный, сотворивый небо и зем­лю и поставивый пределы языком, и житии повелевый...

Услыши словеса гордого варва­ра сего, похваляющегося разорити святую веру православную и про­лити хотяща кровь христианскую, призри с небесе и виждь, и посети нас и суди обидящих мя, и возбра­ни борющимся со мною, и прийм оружие и щит и стани в помощь мне, да не рекут врази наши, где есть Бог их? Ты бо еси Бог наш и на Тя уповаем!»

Александр медленно перекре­стил грудь и чело, поднялся с колен, приняв благословение архиеписко­па Спиридона. И вышел к дружине своей.

— Братья, не в силе Бог, но в правде! Не убоимся врага и супо­стата, яко с нами Бог!

Одобрительно зашумели новго­родские воины, приветствуя кры­латое княжеское напутствие. У всех появилась уверенность в торжестве правого дела. Бог не оставит без по­мощи Своей благочестивого князя. Держись теперь выскочка Биргер!

Пока войско по лесным дорогам спешило навстречу шведам, ижор­ский староста Пелгусий, во святом крещении Филипп, выставил во­круг неприятеля дозорных. Ночи стояли теплые и светлые. Дозорные схоронились в прибрежных кустах и не сводили с неприятеля глаз.

И вдруг видит Пелгусий в пред­рассветном тумане ладью. А посре­ди ладьи — положив руки на плечи друг другу, стоят святые князья-му­ченики Борис и Глеб.

Может быть, и подумал бы Пел­гусий, что видит сон, но вдруг слы­шит голос:

— Брат мой, Глеб, вели грести быстрее, чтобы успели мы помочь нашему сроднику князю Алексан­дру Ярославичу.

Возрадовался Пелгусий радо­стью великою. Как только Алек­сандр подошел к Ижоре с войском, рассказал ему о чудесном видении.

— А главное — свет. Какой-то странный, неведомый и потусто­ронний свет исходил от плывущей по реке ладьи! Огни на борту кора­блика не горели, а что-то все же све­тилось в нем самом! Или он сам весь светился едва заметным сиянием?..

— Божье благословение на нас, — облегченно выдохнул князь. — Но я прошу тебя, Пелгусий, пока не го­ворить о сне своем никому, пока не увидим славы Божьей.

Шведы, бросившие якоря в устье Ижоры, известной своими крутыми, обрывистыми берегами, спокойно отдыхали после дальнего плавания. По всему побережью бе­лели шатры, среди которых возвы­шался златоверхий Биргера. Сытно вечером поужинав, рыцари спали беззаботно, кто-то даже сны видел, как Господин Великий Новгород рас­пахивает перед шведским воинством свои тяжелые ворота. Как вдруг на рассвете 15 июля 1240 года, в день памяти святого равноапостольного князя Владимира, возле реки, дрем­лющей под млечным пологом, про­явились новгородские дружины. У этого воинства было точно два крыла — одно, конное, устремилось в сторону Ижоры, а пешие воины то­ропились к Неве.

Князь так задумал: пешцы по не­вскому берегу шведов будут от шнек отрезать, а конница тем временем по ижорскому берегу нападет на глав­ную ставку Биргера.

Шведы и опомниться не успели, как на них, будто Божья гроза, обру­шились русские воины. Впереди всех на резвом скакуне, в сверкающем шлеме и ярко-красном плаще, разве­вающемся на ветру, несся в стан вра­гов князь Александр. Увидав среди шведских рыцарей громадного воина на вороном коне, Александр верно решил, что это и есть Биргер.

Заметил Александра и знамени­тый полководец, с головы до ног оде­тый в грозную броню. И направил на него своего коня...

Острие копья Александра, скольз­нув по доспехам главного шведа, уда­рило Биргера под правый глаз. От такого удара рухнул со своего вели­колепного скакуна королевский зять. И если бы не рыцари, заслонившие его собственными телами, не сносить бы шведу головы.

Суматоха воцарилась в лагере противника. Многие видели, как конунг Александр торкнул Бигера в лицо. А русские еще более приобо­дрились, яростно замахали палица­ми и мечами. Новгородец Михей, вставший во главе пешего войска, первым подобрался к неприятель­ским кораблям, куда побежали спа­саться смятенные воины. Живость, с которой он охаживал шведов своей длинной палицей, похожей на весло, раззадорила иных пешцев. И быстро надломилась оборона шведов, затре­щала и рухнула.

Еще один княжий друг, молодой боярин Гаврила Олексич, погнав­шись за шведским епископом и ко­ролевичем, которые «втекоша пред ним в корабль», следом по сходням влетел за ними на коне. Шведы сбросили боярина в воду. Но Гаври­ла ловко выбрался на берег и снова бросился на врага.

Шведы дрались храбро. Алек­сандр увидел, как рухнул второй конь под новгородским богатырем Ратмиром, и бросился ему на по­мощь. Весь израненный, Ратмир бился пешим порядком.

— Уйди, Ратко! Побереги себя, — крикнул князь. Но тот упрямо про­должал сражаться, пока не упал, закатив глаза, с головы до пят окро­вавленный.

Шведы решительно насели, и едва не взяли князя в плотное кольцо. Но Бог хранил Александра. Его отвага и доблесть вдохновляли новгородцев. Такого князя нельзя было терять.

— Шатер! Рубите шатер Бирге­ра! — гремел, точно труба, могучий голос Александра.

Воин Савва первым подобрался к шатровому столбу. Размахнулся топором и — качнулся столб, затре­щал и поплыл в сторону, накрывая под белым полотном разъяренных рыцарей.

— С нами Бог! Если с нами Бог — кто против нас!

Из-под шатра тяжело выкараб­кивались шведы, а наши ребятушки их тут же добивали. Суровая правда войны — если не мы врага побьем, то — он непременно побьет нас.

Возликовали русские, видя, как повалилась ставка Биргера, а ис­пуганные шведы еще поогрызались чуток и, наконец, побежали. Шведы бросались в реку, надеясь вплавь до­браться до своих кораблей. На од­ном из них, от боли и досады скре­жеща зубами, уплывал несчастный Биргер.

Утром другого дня шведы по­спешно убрали с места побоища тела наиболее знатных рыцарей и на

трех шнеках отчалили к родным бе­регам. Вместо ключей от Новгорода и обещанных богатств везли они в родную Швецию жалкие остатки войска .

Победа была столь впечатляю­щей, что русичи не смели приписать ее своей храбрости. «Вместе с нами ангелы Божьи поражали врага», — говорили они, кладя на голову и плечи спасительное знамение.

С удивлением нашли новгород­цы сотни убиенных шведов на про­тивоположном берегу Ижоры.

— Кто же порубил их там? — не­доумевали они. — Нас там не было...

Потери новгородцев оказались незначительными — всего с ладожа­нами полегло двадцать человек.

Великий Новгород встретил сво­их героев, захлебываясь колоколь­ным звоном. Да что Новгород! Вся Русь возрадовалась и встрепенулась, узнав о славной победе Александра Ярославича.

— Значит, не перевелись еще хра­брые воины! Слава князю, с малою дружиною посрамившему огромное войско!

И светлели лица русичей, и на­дежда на спасение Отечества пронза­ла сердца.

Современники после этой по­беды стали называть молодого князя Александром Невским. Его напор и удаль, смекалка и расчетливость в бою, его отва­га и дерзость обеспечили победу. Могучий и статный, крепко си­дящий в седле, блещущий огнен­ным взором из-под серебряного шелома — один облик княже­ский вдохновлял православных на подвиги и вызывал страх и трепет у врага.

«Под счастливою звездою ро­дился князь, — говорили тогда в на­роде. — Божье благословение сияет на его челе...»

Со времени Невской битвы Александр Ярославич стал путевод­ной звездой, на которую с надеждой во все века стали взирать наши со­отечественники.

«Враги побеждены и посрамле­ны!» — радостно восклицали новго­родцы.

Понятна эта радость. Здесь, на берегах Невы, русские впервые дали грозный отпор Западу, посяг­нувшему на православный Восток, на Святую Русь.

Статья предоставлена журналом «Божий мир»

Также читайте:

Основы православной веры: ВОЗНЕСЕНИЕ ХРИСТОВО

Твой святой покровитель. АНТОНИНА

Твой святой покровитель. ДАНИИЛ