Кесaрево сечение: когда ребенок как слоненок

Кесaрево сечение: когда ребенок как слоненок

Еще в прошлом веке операция кесарева сечения считалась делом труднейшим и рискованным и проводилась лишь в самых крайних случаях. Сегодня каждый десятый младенец в нашей стране появляется на свет именно таким способом. И, по мнению врачей, оперативные роды стали делаться даже чаще, чем это необходимо по жизненно-медицинским показаниям.

Показания к кесареву сечению делятся на две группы: абсолютные, когда операция неизбежна, и относительные, когда все-таки остается шанс родить самостоятельно. К абсолютным относятся: неправильное прикрепление плаценты, поперечное положение плода, преэклампсия — сильно повышенное кровяное давление, резкая прибавка в весе, белок в моче — и, как следствие, эклампсия — судороги. Также «кесарево» делают при генитальном герпесе (ребенок может заразиться, проходя через родовые пути) и при беременности после искусственного оплодотворения. Она сама по себе нелегкая и зачастую многоплодная.

Мягких или относительных показаний к оперативным родам значительно больше. Это и многоплодная беременность, и тазовое предлежание, когда невежливый карапуз повернулся к миру неподобающей частью тельца и собирается растягивать родовые пути не твердой головкой, а мягкой попой. Такие заболевания матери, как гипертония, больные почки, сердце, операции на спинном мозге, гнойничковая сыпь, сильная близорукость, также являются показаниями к оперативному вмешательству. Кроме вышеперечисленного, слабая родовая деятельность, и несоответствие размеров плода и таза матери, и вторые роды после кесарева сечения (риск расхождения шва). Случается и так, что к оперативному вмешательству приходится прибегать уже в ходе родов, если возникают какие-то непредвиденные осложнения: преждевременная отслойка плаценты, изменение состояния плода, выпадение пуповины (ребенок перестает получать кислород), обнаружена опухоль матки, блокирующая родовой канал и т.п. Но экстренное кесарево сечение, пожалуй, наименее желательный вариант: женщина настроилась рожать самостоятельно, роды уже начались, а может, шли не один час — и вдруг...

Последствия кесарева сечения

для мамы — шов, первые дни очень болезненный и так до конца и не исчезающий, плюс небольшой риск, как и при любом оперативном вмешательстве. Ну и уже упомянутая вероятность того, что и младшие дети будут появляться на свет таким же образом. Последствия для ребенка являются спорными. Некоторые врачи утверждают, что малышу необходимо «побыть» в родах, пройти родовыми путями — при этом он получает дополнительную порцию природных гормонов, становится крепче, подготавливается к будущей жизни «на суше» — морально и физически, избегает проблем с дыханием. Другие считают, что карапуз, которого не сдавливали и не выжимали, как пасту из тюбика, чувствует себя лучше собратьев, родившихся естественным путем.

Как это бывает... В общем, решение принято. Я иду на плановое кесарево сечение. Самое время уточнить, а что же это такое? Как проходит операция? Оказывается, есть два варианта подобных родов: под общим наркозом и под местным. Под общим вы засыпаете и все происходит без вашего участия. Под местной анестезией, на языке врачей, «мама присутствует при родах». То есть она не все чувствует, но все видит и слышит. С одной стороны, общий наркоз, конечно, звучит соблазнительно: уснул, проснулся — и тебе вручили чистенького хорошенького ребеночка. С другой – совсем не хочется пропускать важнейший момент своей жизни, уходить в таинственное небытие, а потом долго и мучительно просыпаться. «Скажите, а ребенку что лучше?» «Конечно, местная анестезия». Значит, решено.

Анестезия, которую применяют при кесаревом сечении «в сознании», называется эпидуральной или спинальной. Она снимает боль, блокируя нервы нижней части тела. Анестезирующее средство при этом вводится шприцем в спинномозговой канал и начинает действовать где-то через 20 минут. На ребенка этот анестетик не оказывает никакого действия. У мамы же могут появиться слабость, головная боль, тяжесть в ногах и затрудненность движений.

Итак, принявшая все важнейшие решения и вооруженная всей необходимой информацией, я отправляюсь в роддом.

До операции оставалось чуть меньше суток. Время тянулось невыносимо медленно. Меня осматривали, расспрашивали и даже чуточку кормили, предупредив, что пить последний раз можно не менее, чем за 12 часов до начала операции. Вечером я написала заявление на имя главврача, гласившее: «Прошу провести мне операцию кесарева сечения, т.к. хочу иметь здорового ребенка». А рано утром незнакомый усталый врач, жалующийся, что женщины совсем разучились рожать — «Семь кесаревых за ночь!», — попросил подписать мое решение об эпидуральной анестезии. Именно он рассказал мне, что при этом обезболивании вовсе не исчезает чувствительность нижней части тела, как я думала раньше. «Чувствовать вы будете. Будете ощущать прикосновения, но не будете знать, что с вами делают.» Гм, становится еще интересней...

Все более усиливающаяся жажда, клизма, душ. Сижу в наушниках в палате. Пусть уж скорее все начинается! «Пойдемте!» Коридор, двери, лестница. Табличка «Большая операционная». Холодящее ощущение, что ничего уже нельзя остановить, замедлить. В таинственной большой операционной работа кипит вовсю. Старший медперсонал подгоняет младший, кто-то ругает кого-то за отсутствие головных уборов и бахил, кто-то нервничает из-за визита санэпидемстанции. Вслушиваясь в эти разговоры, я немного отвлекаюсь. А тем временем мой халатик сменяется на безразмерную синенькую рубашку неизвестного материала. Оказываюсь на столе, к моей руке подводят капельницу. Также при кесаревом сечении в мочевой пузырь вводят катетер. Со мной работают акушерка и анестезиолог. Часы на стене показывают начало одиннадцатого. Анестезиолог просит меня лечь на бок, свернуться калачиком, чтобы колени упирались в подбородок, и максимально округлить спину. С грехом пополам выполняю это упражнение. Почти не чувствую, как в позвоночник входит игла, зато ощущаю, как позвонки что-то распирает изнутри и как теплеют ступни. На левой руке капельница, на правой — аппарат, измеряющий давление. «Ну, о чем думаете?»

Момент располагает к откровенности: «Чтобы все поскорей кончилось.» Как будто услышав мои слова, входят два врача. Между мной и ими устанавливают экран. Но ведь двадцати минут еще не прошло! Обезболивающее, наверное, еще не действует! Точно! Я чувствую их руки. Я же все чувствую! «Доктор, я все чувствую!» «Нет, это фантомные ощущения. На самом деле их нет». Мягкие, теплые ладони анестезиолога у моей головы, ее слова: «Давай поговорим. Кто у нас? девочка? Полинка? Ну, расскажи, как приготовилась к рождению своей Полинки?» Боже мой, как приготовилась?!. Все мои мысли — там, внизу живота, где над лобком «по линии бикини» делается горизонтальный разрез, через который на второй-третьей минуте должны извлечь моего ребенка. Но ведь эти минуты уже прошли! Или нет? Что они говорят? «Ребенок должен родиться... Дайте ему родиться... Какой крупный!» На меня начинают резко давить, надавливать, выдавливать... «Я не могу дышать...» «Потерпи, сейчас самый неприятный момент. Это нужно для ребенка.» Слабое мяуканье. И тут же — громкий крик. Слова анестезиолога: «Ой, у нас кто-то родился!» Над экраном поднимают что-то большое, сиреневое и кричащее. Господи! Оказывается, я плачу. Как это здорово, плакать от счастья! Никогда раньше не пробовала... Это сиреневое подносят ко мне, разворачивают попой. «Кто?» «Девочка.» Моя девочка, Полина...

Я сделала это!
Все уже позади. А врачи тем временем заканчивают операцию, накладывают швы. Обычно это занимает где-то 20 минут. Использующийся для этого материал викрил хорош тем, что со временем растворяется сам по себе, поэтому снимать такие швы не надо.

Приложив на минутку ребенка к моей груди, врач-педиатр уносит его. А мне, приняв мои слезы радости и облегчения за признак волнения, делают укол реланиума, отчего ясность сознания не пропадает, но появляется чувство приятной усталости и головокружение. Самое чудесное воспоминание: меня везут по расплывающемуся перед моими глазами коридору. Я ощущаю себя абсолютно невесомой и столь же абсолютно счастливой. Моя палата. Цветы от мужа.
В тот же день

мне несколько раз приносят мою дочку. Я прикладываю ее к груди, глажу по темным волосикам. К нам приходят гости. Заглядывают врачи и сестры.

Долго лежать после операции нельзя. Уже через несколько часов мне помогают сесть, а вечером, затянувшись с помощью сестры в послеродовой бандаж, я на ватных ногах сползаю с кровати и делаю первые шаги. Ага, получается! Одновременно со способностью двигаться появляется боль — пока вполне терпимая. К ночи она усиливается, но от обезболивания отказываюсь.

Терпеть приходится первые три дня. Вместо болеутоляющего прошу оставить со мной ребенка. И это здорово помогает: так я бы лежала, постанывала и жалела себя, а услышав ее писк, встаю, кормлю, беру на руки — и боль отступает. На четвертый день замечаю явный прогресс: чтобы встать с кровати, уже не надо стискивать зубы и сползать боком. Послеродовые схватки почти закончились, кровотечение стало менее обильным, шов побаливает, но гораздо меньше. Держу на животе пузырь со льдом, делаю самые простенькие упражнения. На пятый день снимают наклейку — вопреки ожиданиям, это совсем не больно. Зрелище, скрывавшееся под ней, не слишком эстетично: шов сантиметров 13—14, а должен был быть меньше, немножко запекшейся крови и свешивающийся сбоку аккуратненький нитяной узелок. Б-р-р!

А на шестой день нас выписывают. Теперь можно принимать душ, можно мыть шов антибактериальным мылом, можно лежать на животе и можно делать зарядку. В течение недели нужно протирать шов марганцовкой — тем же раствором, которым обрабатываю пупок малышке — и где-то пять дней пить таблетки «анальгин-хинин». Нельзя поднимать что-то тяжелее ребенка (вес при рождении — 3 кг 500 г) и в течение шести недель принимать ванну и жить половой жизнью. Но шесть недель среди кормлений, ванночек и пеленок пролетят очень быстро. Шов уже почти не болит, а через 3—6 месяцев побледнеет и станет мало заметен. Зато у нас в доме теперь живет пухленький, жизнерадостный гномик, существо на редкость красивое и общительное — особенно, по ночам. Гномик, увидев которого, мой акушер-гинеколог уверенно сказала, что такого слоненка я сама бы никогда не родила. А значит, мы все сделали правильно.